Противостояние 3 - Страница 73

Он не испугался того, что произошло - такое тоже было возможно. Держава агонизировала - и нашлись люди, которые решили, что твердая рука остановит процесс. Но нет, не остановит - только затормозит - и тем страшнее будет потом падение, тем глубже пропасть. Потому что - не было в людях веры, и святость заменилась пустым ритуалом, а громкие дела - заменились еще более громкими словами. Пустота была в душах людей, пустота и мерзость- а значит, государство было обречено.

Александр Николаевич Яковлев любил мерять людей по себе - этим многие грешат.

В ожидании, пока окончательно высохнет краска, на которую он налепил усы, секретарь ЦК КПСС вышел из ванной, задрав голову - чтобы не отпали - начал нервно ходить по комнатам, вспоминая не забыл ли чего. С ним был только чемоданчик, небольшой, со сменой белья, некоторым и безделушками и небольшим количеством денег. Ему платили какие-то деньги - за труды и за лекции - но не давали и десятой части того, что давали к примеру Шеварднадзе - потому что считали его идейным, а идейный не нуждается в деньгах. В его кармане было около тысячи трехсот долларов, двести немецких малок и около пяти тысяч рублей. Этого должно было хватит - на такси, на билет и на то, чтобы купить в дьюти-фри бутылку джинна. Джинн Бифитер продавали в таких маленьких, плоских, изогнутых бутылочках, его очень удобно было носить в кармане, и он был вкусным - не то что сермяжная водка. Как только он пройдет паспортный контроль - сразу пойдет и купит себе бутылочку Бифитера, ладошку, как ее называли - чтобы отметить свободу.

Свободу...

Как то некстати вспомнился анекдот - говорили что Леонид Ильич хохотал над ним громче всех, несмотря на то что тема цыган была для него больной темой**. А анекдот был про то, как дорогой Леонид Ильич, уходя в отпуск, оставил вместо себя цыгана - и вернувшись не узнал родной страны. В церковь никто не ходит, потому что там портреты Леонида Ильича поставлены, а в Израиль никто не едет, потому что разрешен беспрепятственный выезд. Вот ему бы как раз сейчас... беспрепятственный выезд... да нет же, не дадут, гады, родина-мать не забывает своих детей... предатель...господи, это кто предатель, да он самый малый предатель из всех остальных, просто все в мыслях предают, а он...

Секретарь ЦК остановился, аккуратно подергал выросшую по волшебству на верхней губе щеточку усов. Потом - прошел в ванную, посмотрел в зеркало... кажется, нормально. Достал из кармана паспорт, посмотрел сначала на паспорт, потом на зеркало... точно нормально... сойдет. На паспорте длиннее - но может ведь человек сменить форму усов, ведь так?

Нормально.

Пройдя в прихожую - большую, роскошно обставленную, Яковлев подхватил небольшой чемоданчик, надел кожаные, привезенные из ФРГ туфли, накинул легкий плащ - совсем не для зимы, но нормально. Он чувствовал себя сейчас так, как личинка, которая скидывает опостылевший и давно тесный ей кокон, ему было омерзительно все вокруг - свет ночника в прихожей обои, которые давно надо было поклеить, бубнеж радио, которое должно быть в каждой квартире, московская зима, слякотная, со снегом и дождем, алая кровь лозунгов на каждом шагу. Все вокруг было чужое, все раздражало - с этим чувством он жил после того как посмотрел США и ему пришлось вернуться после практики в собственную, опостылевшую и тайно ненавидимую им страну. Про себя он решил, что попросит поселить его где-нибудь в теплом, солнечном месте, где он никогда за всю свою оставшуюся жизнь - не увидит снега.

Надо идти.

Выходя, Яковлев сильно хлопнул дверь, чтобы автоматический замок закрыл ее, на второй ключ закрывать ее не стал. Даже если и ограбят - черт с ним. Ему теперь - все равно, пусть хоть подожгут.

На пути ему попалась Мария Ивановна - супруга персонального пенсионера, некогда грозного наркома, похоронив мужа много лет назад теперь тихо доживала свой век в их подъезде, в огромной, принадлежащей государству квартире. Ее редко кто-то навещал, и е единственной компаньонкой в этой жизни осталась собака - жирная, коротконогая, с глазами навыкате, с какой-то редкой шестью, звали ее Жуля. У старухи был пронзительный, властный голос и когда она звала свою Жулю - у людей начинали болеть зубы...

- Александр Николаевич, вы... - старуха до преклонных лет сохраняла ясный и острый ум, впрочем многие женщины умнее своих мужей - как хорошо что я вас встретила... А то вся испереживалась... Что происходит, вы уж поделитесь со старухой...

Старуха не успела перегородить ему путь - он успел проскочить.

- Не волнуйтесь, все учтено... - отделался он фразой, которая по сердцу как раз именно этому поколению. Все учтено...

Еще не рассвело, в мутном, сыром сумраке декабрьской московской улицы тусклыми светляками горели фонари, хлюпал под ногами снег, который не успели убрать, и который за ночь успел подтаять - потеплело. Где то рядом гудел силовой линией стальной поток улицы - движение не прекращалось даже ночью, хотя и затихало - Москва жила круглые сутки. Нахохлившись, подняв повыше воротник плаща, Яковлев двинулся к улице.

Почти сразу он засек опасность. Мрачной глыбой среди припаркованных на ночь к тротуару машин стояла КПМ - контрольно-проверочная машина. КУНГ на базе Урала-375 - обычная машина, которой пользуется КГБ - там, в этом КУНГе стоит аппаратура, чтобы улавливать и записывать разговоры. Там может быть и группа захвата, уже приехали за кем-то, возможно даже за ним. Нет, не за ним, если бы за ним - из дома бы не выпустили, даже из квартиры бы не выпустили, эти скорохваты дело свое знают. Он пока еще секретарь ЦК, и пусть попробуют - руки коротки, тем более - в таком бардаке. И с этой мыслью, Яковлев прошмыгнул мимо по узкому тротуару, по хлюпающей плод ногами каше, прибавляя шаг.