Противостояние 3 - Страница 97

- Сынок, батоно Гурам на месте?

- На месте, на месте, там смотрите.

Вохровец был из русских - рыжий и вихрастый, но деньги с должности брал как настоящий грузин. Потому как ни один нормальный, в здравом рассудке человек, свой кусок, что прямо ему в руки плывет - не упустит. С машины - десяточка, с грузовой - двадцать пять, а то и полтинник, если выезжает без досмотра, да в неположенное время. За дополнительные услуги - еще. Три четверти заработанного начальник караула забирает, но на то он и начальник, ему надо с верхними людьми делиться, не все же себе. А того что остается - на жизнь красивую. Хватает. Пройдет зима, настанет лето приедут сюда курортницы...

Батоно Гурам, седой, высохший старик, который ходил по Черному морю, когда Усатый был еще жив и в силе, сидел в своем закутке, чем-то занимаясь. Он все время что-то делал - строгал, точил, выделывал - мало того, что капитан - так еще и руки золотые. Порт не работал по погодным условиям, баржи скрипели, наваливаясь на пирсы под жестокими ударами волн, только выставленные у причальных стенок ограждения из отслуживших свое покрышек, спасали их от повреждений. Кто из персонала порта еще не ушел домой - сидели в ремонтной мастерской по соседству, пили вино и азартно шлепали замусоленными картами по большому перевернутому ящику, накрытому фанерой. Увидев входящего, старик поднялся ему навстречу

- Гамарджоба, батоно Сулико, гамарджоба. Не ожидал тебя здесь увидеть. Садись, вина выпей...

- Не времени...

- Вах, для хорошего вина всегда должно быть время. Мне привезли Саперави, прямо с кувшина. Такое Сталин пил, слушай, да...

- Не до вина, прости батоно. На ту сторону мне надо.

Старик покачал головой

- Куда торопишься? На тот свет? Не видишь, море какое? Зима.

- Помоги, батоно. На ту сторону надо, вот так.

Для того чтобы показать как - Хабеишвили типично русских жестом провел рукой по горлу.

- Нет... Не повезу. Погода видишь разгулялась. Утопнем. Завтра приходи, посмотрим, что к чему...

- Сегодня надо. Сто.

- Сто... Ты, дорогой жизнью рискнуть хочешь. Ладно своей - так и моей.

- Сколько?

Старик встал, подошел к двери, выглянул наружу. Заметил н, конечно и машины.

- Сколько вас будет?

- Человек двадцать...

- Тогда Ракету из загона выгонять... На малом не уйдем, не поместимся все...

- Сколько?

Старик хлопнул дверью, отсекая лютующую на улице непогоду.

- Пятьсот.

Сумма потрясла даже ко многому привычного Хабеишвили.

- Побойся бога...

- Не надо про бога - вдруг грубо ответил старик - нет у тебя бога! И у меня его - нет. Не говори того, чего у тебя нет. Ты сначала всю республику обирал, ты и тот кто с тобой приехал. Когда обирали - себя не обижали! А теперь - за кордон свалить по дешевке хотите? Не выйдет. Пятьсот - пока я не передумал...

Хабеишвили не знал - будут ли у них такие деньги. Но и отказаться - не мог. Других путей просто не было.

- Золотом возьмешь? - спросил он

- И бриллиантами тоже - усмехнулся старик - Гиви! Гиви!

На зов явился черноусый, румяный молодец, что-то дожевывающий.

- Что, дядя Гурам?

- Выводи Ракету. Сейчас же. Возьми... ноль-пятьдесят первую, у нее движок перебрали. И быстрее, быстрее, что стоишь как столб?!

- Ки, батоно Гурам!

Гиви убежал

- А не пожалеешь? - спросил Хабеишвили? - земля, она круглая.

- Не пожалею, дорогой, не пожалею... Будь ты в силе, дорогой - ты бы не бежал... Иди деньги, собирай. Или что там у тебя...

Ветер усилился, дождя почти не было - так, морось, но на фоне промозглого ветра она пробирала буквально до костей. Запахнувшись в хлипкий, из тонкой ткани плащ, Хабеишвили пробежал обратно к одиноко стоящим у пирса машинам, сунулся в согретый автомобильной печкой салон.

- Пятьсот... Совсем охренел, дэда шено...

- Пятьсот... - невесело усмехнулся Шеварднадзе - с меня бы большой***** стряс, если бы увидел. Совсем обнаглели люди...

- Может, зря сорвались?

- Нет, не зря... В этой стране не может быть чего-то наполовину. Либо так - либо так. Мы маятник в одну сторону качнули - а сейчас он в другую полетел. Не уедем - раздавит он нас...

- Думаешь? Ну, посадят...

- Посадят... Не посадят, батоно. Эти - уже показали, как играют. С кровью. Миша говорил - не надо, не надо... Одумаются люди поймут что иного выхода нет. Вот - поняли. Не уедем - нас на площади распнут...

Еще несколько Волг, белых и черных, в основном - новых, 3102, министерских, подлетели к пирсу, когда уже темнело. Зима, темнеет рано, а погода такая - что в это время уже и видно мало что. Тем не менее - батоно Эдуард увидел машины еще тогда, когда они проносились мимо знаменитого Сухумского драмтеатра. Шли на полной скорости, на головной - мигалка, ГАИшная. В свое время он за это Мжаванадзе клеймил - то никуда без машины с мигалкой не выезжал, хоть и по должности окна ему полагалась.. а сейчас - вот оно как.

Машины затормозили у пирса, начали выходить какие-то люди, мрачные, смурные, из машин выгружали баулы. Батоно Эдуард подошел к жене, которую вывели из машины под руку, недомогалось ей...

- Горбачев погиб - коротко сказал он

Нанули Цагарейшвили-Шеварднадзе, верная соратница и супруга вот уже не один десяток лет, занимающаяся журналистикой ахнула, поднесла руки ко рту.

- Бежать надо. Убьют.

- Я знала... - сдавленно сказала она - я знала, чем кончится...

На батоно Эдуарда внезапно накатил гнев - знала она - но пока еще член Политбюро сдержался, на жене он никогда не срывал злобу. Подошел к дяде Нико, своему дальнему родственнику занимающемуся делами семьи - сейчас он руководил выгрузкой вещей на залитую водой пристань, покрикивал чтобы не ставили в лужи. У вещей стоял молодой милиционер, в форме и с автоматом наперевес.